Выбрать быль - Страница 71

Но лишь долю мгновения я наблюдал это зрелище, после чего пелена спала и вновь явила гордые и волевые лица восточных людей.

Единственным кто смотрел на меня был тот самый полководец. Его равнодушный взгляд скользнул по моей тощей фигуре… тощей по сравнению с любым бойцом его воинства, естественно… прошелся по необычным для него рубашке и брюкам, на секунду остановился на мече, и лишь потом встретился со мной взглядом. Испытующе и пронзительно взглянул, такой взгляд может принадлежать только человеку разбирающемуся в людях и привыкшему повелевать, вести за собой в том числе и на смерть. Да так взглянул, будто покопался в самой душе, перебрал грешки, оценил достоинства и недостатки. После чего кивнул, чуть равнодушно, во всяком случае так показалось, ибо из-за злобно скалящейся маски его лицо в любом случае отображало только жажду крови.

— Дошли мы до столицы государства наших врагов, — неожиданно глубоким и зычным голосом заорал всадник, обращаясь к своему воинству и, пока я оглядывался ища эту самую столицу, продолжил, — сии жалкие псы заперлись за стенами, надеясь спастись за ними от гнева нашего. Молясь своим богам, дабы те обрушили на нас гнев свой. Или, может, надеясь что нас пожрут дикие звери!

Последняя фраза была встречена гулким хохотом, словно он только что рассказал анекдот года. Дождавшись, пока последние раскаты веселья утихнут, слитным движением выхватил меч, едва не смахнув своему коню уши, указал кончиком клинка вперед.

— Скажу вам я — пусть все тут против нас! И звери! И люди! И боги! Но!! Увидев зверя — убей зверя! Увидев человека — убей человека! Увидев бога — убей бога! Тысячу лет императору!!!

— Банзай!!! — взревели тысячи глоток и в едином порыве качнулись вперед.

С каждым словом, произнесенным этим сильным голосом, я чувствовал как закипает кровь накаляя вены, и потому, поддавшись, похоже, стадному инстинкту или все же зажигательной речи полководца потянул из ножен свое оружие, клон того, что в руках этого самурая указывал в укрытое пеленой тумана пространство. И с каждым обнаженным сантиметром смертоносной стали мной овладевала та эмоция, которой опасаюсь более всего, — безумная ярость. О да, мне хотелось убивать, кромсать, видеть выпадающие кишки отлетающие головы и хлещущую из артерий кровь. Но, поскольку прямо передо мной были вроде как союзники, то пришлось развернуться и, помчаться со всеми вперед, дабы не быть затоптанным Слева и справа выглядывали кончики копий, в моей руке холодно блестел такой же металл и я чувствовал себя частью одного огромного организма, единственной целью которого было снести все перед собой, разнести и растоптать. Да! Враг впереди, такой же строй немного иначе выглядевших воинов. Одетых и вооруженных похуже, словно вчерашние крестьяне взявшие в руки виллы и грабли, выставленные вперед как смазка для мечей. И в тот момент, когда я отбил клинком тянущийся к телу трезубец и замахнулся чтобы снести голову какому-то безусому юнцу, испуганно зажмурившемуся в ожидании неминуемой смерти, как…

— Ани-уэ, — время замерло и этот безусый юнец произнес эти слова подозрительно мелодичным голосом.

Что-то больно впивалось в бок.

— Мяу, — добавил его сосед по строю, как раз нанизанный на острие яри и искрививший лицо в гримасе ужаса и боли, сейчас смотрящий на меня желтыми глазами…

Распался туман, растворились в небытие или, что вернее, в далекой были, сошедшиеся в танце смерти солдаты и яркие лучи только восходящего солнца пронзили веки горячими стрелами.

— Ани-уэ, — снова произнес девичий голос неподалеку, меланхолично так, как может только человек знающий, что добьется результата даже если придется потратить весь день. Что-то тяжелое на груди заурчало негромко, но так что вибрацию почувствовал даже позвоночник, потопталось крохотными лапками и ткнулось холодным носом в подбородок.

— Ани-уэ.

Вот за что не люблю спать на этих матрасах, так это за то, что вечно уползаю куда-нибудь к утру, теряя крохотную подушку. Так что я, не открывая глаз, потянулся к источнику шума, схватил, положил на футон и умостил сверху голову, найдя место помягче и взбив предварительно ладонью, вынудив урчащее существо покинуть пригретое место с недовольным фырканьем.

— Какие мягкие тут подушки, — буркнул я, нащупывая другой рукой предмет, что до сих пор врезался в ребра, — и теплые. Надо с собой забрать.

Источник голоса завозился, запыхтел, крякнул, но видимых результатов не добился. Видимо моя голова тяжелее из-за набившейся туда ерунды. Схватив рукой длинный продолговатый предмет, я отбросил его в сторону. Предмет с глухим злобным звяканьем покатился по полу.

— Это не подушка, Ани-уэ, — пропыхтела маленькая непоседа, — это моя попа.

— Ладно, тогда заберу твою попу, — вновь пробурчал я, смыкая поплотней глаза.

— Зачем нам маленькая девочка без попы? — донесся со стороны женский голос, теплый и мягкий как, наверное, у любой бабушки.

Открыв наконец глаза, я увидел стоящую у входа женщину, наблюдающую за нашей возней с теплой улыбкой и о том, что она бабушка не говорила ни единая деталь ее облика, кроме, разве, едва заметной паутинки морщин в уголках глаз. У ног ее терся о подол домашнего кимоно тот самый рыжий кот, предано заглядывая ей в глаза и задрав хвост трубой. Очевидно, что есть в доме кому построить даже кота. Да, с ней я тоже вчера не перекинулся даже словом, если не считать теплых объятий и сурового оценивающего взгляда с ее стороны, как бы говорящего — "совсем отощал, не следишь за собой". Бабушки одинаковы везде. Так что мне просто не хватило духу сказать, что мол есть у меня теперь кухарка, можно не волноваться. С такой кухаркой остаться голодным нужно очень постараться… с риском для здоровья постараться. И да, я понял, у Кёко Тот Самый Взгляд! Взгляд мудрой женщины умеющей построить бунтующую молодежь без слов.